01.08.2017 в 21:44
Пишет Фесты на льду:3-77URL записи
Виктор/Юра в прошлом, счастливые Виктор/Юри в настоящем, постканон. Празднование дня рождения Юры у него дома, приглашены все. Виктору попадается на глаза старое интервью Юры, где тот описывает свои первые сильные и продолжительные чувства, и по иносказаниям и ситуациям понимает, что это он сам. Сожаление, печаль из-за несбывшегося - Виктор убежал в Японию от своих демонов, а сейчас уже ничего не исправишь, тем более он счастлив с Юри. Бонусом можно вписать повзровслевшего Юру, который застал Виктора с журналом.
Исполнение, 1068 словЮре исполнилось двадцать.
Это, конечно, был вполне себе весомый повод, так что Виктор с удовольствием притащил к нему Юри и притащился сам. Мила с Гошей открыли им дверь, под потолком позади них зависли разноцветные воздушные шарики, Юра с недовольным лицом высунулся из кухни, сказал «Кого ещё принесло?» и снова скрылся. Тут же что-то загремело и упало, Мила бросилась ему на помощь, а Гоша, наконец, пояснил:
– Это Милка пирог затеяла. Нет чтобы готовый купить…
– Такого ни у кого не будет! – тут же крикнули с кухни, Юра пробурчал ещё что-то вдогонку, Виктор усмехнулся и перешагнул через знакомый порог, потянув за собой Юри.
Эту квартиру Юра снимал уже пару лет, – с тех пор как Барановская в некотором роде «благословила» его на самостоятельное проживание, – Виктору она казалась довольно уютной, чем-то напоминая его собственную. Не то чтобы он так часто здесь бывал, но кое-какие детали интерьера Юра явно поменял со времён его последнего визита, и теперь это жилище стало куда более обжитым и личным.
Юри даже в этом находил слишком много хорошо припрятанного символизма – иногда он и вправду понимал чуть больше, чем Виктор (и чем надо), – а Виктор сжимал его в объятьях, затыкал поцелуями, колесил с ним по миру, ставил программы для ледовых шоу и чувствовал себя абсолютно, безвозвратно счастливым. Теперь-то ему с лихвой хватало всего: и творчества, и адреналина, и любви, – он наполнился ими до краёв настолько, что готов был раздавать окружающим совершенно бесплатно, делиться со всем миром своей собственной историей и не хотеть ничего взамен.
А Юре вот – исполнилось двадцать. Он уверенно шёл ко второму титулу чемпиона мира, пахал как проклятый и останавливался всего на пару дней или даже минут, чтобы передохнуть, задуть свечи на праздничном торте или связаться с дедом. Виктор хорошо помнил это чувство, когда хочется всего и сразу, потому что никто не станет тебя ждать и жалеть; во всей Вселенной есть только ты один, ответственный за все взлёты и падения, несмотря ни на чью поддержку. И всё-таки Юра прекрасно справлялся с подобного рода напряжением, падал и вставал снова – ещё более закалённым, но не озлобленным, – и отчего-то Виктор гордился им так, словно приходился ему хоть кем-нибудь.
Милкин пирог и правда вышел очень вкусным – Гоша восхищался им без лишней застенчивости, Юри уплетал за обе щеки, обещая отработать съеденное на тренировках, Виктор поднял чашку с чаем на манер бокала и произнёс длинный витиеватый тост в честь именинника. Юра сначала скривился, а потом прыснул, посмотрев на Виктора как на великовозрастного идиота, сказал, ехидничая:
– Кое-что не меняется, – и закатил глаза.
Виктор, в общем-то, был полностью с ним согласен – выражать своё недовольство более правдоподобно Юра за все прошедшие годы так и не научился.
Пронести на закрытую вечеринку алкоголь почему-то додумался только приехавший к вечеру Отабек, с виду казавшийся вполне приличным человеком. Юра повис на его плече совершенно по-хозяйски и явно не впервые, сделал селфи и тут же запостил в инстаграм, мол, посмотрите-ка, кто заглянул на огонёк. Отабек на этой фотографии выглядел так, словно его только что стащили с коня, прервав прогулку по степным просторам Казахстана, и силком привезли домой к какому-то сумасшедшему русскому фанату. Но кого это, в конце концов, волновало, если вино он привёз отменное.
После пары бокалов быстро пьянеющему Юри всё вокруг вдруг стало весело и интересно, а самого Виктора потянуло в сторону ностальгических воспоминаний вроде первого Юркиного Гран-при. Юра махнул на него рукой, потом кто-то предложил съездить в клуб, чтобы соседям не пришлось засыпать под какой-нибудь новомодный бит, и разговор снова перетёк в другое русло, оставив Виктора один на один со своими дурацкими, спутанными мыслями.
Он рассматривал чужие медали за стеклом, будто собственные, – некоторые победы запомнились ему особенно хорошо, а некоторые поражения до сих пор поднимали волну липкого разочарования, от которого не отделаться вовек.
Юра всегда был талантлив, с самого детства, Виктор застал его в начале пути и шёл параллельно, подсказывая, подавая пример; слепил из него второго себя, сам того не заметив, и стоял теперь, растерянный, перед грудой серебра и золота. На полке под телевизором обнаружился какой-то глянцевый журнал двухлетней давности, с обложки которого глядел своими ярко-зелёными глазами самоуверенный подросток с зачёсанной набок чёлкой. Официальный пиджак, подвёрнутые джинсы и кеды – ему шло всё, даже ужасные футболки с животными принтами, которые он носил в шестнадцать, даже подчёркнуто строгие костюмы и галстуки и запонки на манжетах.
Главное интервью выпуска оказалось довольно занимательным: вопросы били наотмашь, касаясь щекотливых личных тем, и забирались слишком глубоко под кожу, но Юра выстоял и это, аккуратно обернув все детали в обезличенные, пустые описания. Виктор впервые увидел его таким – действительно повзрослевшим – и всё равно с каждым прочитанным словом узнавал в описаниях себя, поверхностного и эгоистичного, сбежавшего на другой конец света, чтобы только не встречаться со своими страхами лицом к лицу.
Воспоминания поддавались со скрипом, словно старая кинолента, но он вспомнил, вспомнил, как Юра впервые потянулся к нему и неловко мазнул губами по щеке, тепло и щекотно. Виктор сгрёб его тогда в охапку, прижал к себе, уткнувшись носом в макушку, поцеловал в лоб почти по-отечески и так ничего и не сказал. Юра был юниором, ребёнком, младшим братом – и Виктор не мог позволить себе принимать его всерьёз, даже если очень этого хотел.
– Витя! – почти без акцента позвал его Юри. – Ты идёшь?
Он поднял голову и посмотрел в направлении звука. В дверном проёме, облокотившись о косяк, стоял Юра и смотрел на него прямым, колючим взглядом. Последняя страница журнала соскользнула с пальцев и с тихим шелестом опустилась на остальные.
Всё могло сложиться иначе, вдруг подумалось Виктору, как обухом по голове приложило, скрутилось в солнечном сплетении и не отпустило, не дав вдохнуть. В одну секунду ему представилось, как бы ничего этого не было: ни страха, ни легкомыслия, ни далёкой Японии, ни подкупающего своей искренностью Юри, ни пресловутой «Агапэ», бьющей по больному…
Что ж, теперь все его запоздалые сожаления казались глупыми и неуместными.
Юра скрестил руки на груди, словно отгородившись, Виктор отложил журнал и прошёл в прихожую мимо него, стараясь выглядеть как можно более непринуждённо.
– Пожалуй, нет, – мягко ответил он Юри. – Повеселитесь там. Я слишком стар для всего этого! – и шутя развёл руками.
Внизу у дома их уже ждало заказанное такси. Холодный ночной воздух пробирался даже сквозь пальто, вызывая мурашки и заставляя кутаться в предусмотрительно намотанный на шею шарф, но от идеи подбросить его до дома Виктор всё равно отказался.
Только Юру окликнул, пока тот не успел ещё исчезнуть за дверью авто и раствориться в сотнях городских огней вдали. Протянул руку и коснулся его волос, заправил выбившуюся прядь за ухо, чтобы видеть глаза.
– С Днём Рождения, Юра, – сказал он на прощанье, и Юра улыбнулся ему самыми уголками губ.
А может быть, Виктору это только показалось.
Для Обзоров