Фэндом: Shingeki no Kyojin
Пэйринг или персонажи: намёками Эрен/Хистория и Имир/Хистория
Рейтинг: G
Жанры: Гет, Ангст, Hurt/comfort, Пропущенная сцена
Размер: Драббл
Размещение: с моего разрешения, с моим авторством.
Примечания автора: Я не вижу Эрена с Микасой, так что в гете он у меня существует в паре с Кристой. Другое дело, что Криста и Имир мне нравятся больше)
ficbook
читать дальшеКартонная корона совсем не тяжела, она почти невесома, словно пух из подушки или сестринский поцелуй — Хистория помнит и то, и другое, и всю свою жизнь помнит.
Корона настоящая будет покоиться ночами в отдельной комнате с остальными королевскими регалиями, как напоминание о занимаемой должности и ответственности за каждый необдуманный поступок и неосторожный шаг.
Хистория ощущает себя маленькой, хрупкой и готовой сломаться напополам в любую секунду, а на неё надевают тяжёлую мантию, отделанную соболиным мехом, вручают золотой скипетр, заставляют преклонить колено в ожидании и состроить умиротворённое лицо. Воистину роскошный спектакль — она подписалась на него сама, ну или почти сама, и доиграть теперь обязана.
Вставать нелегко, нелегко разогнуть колени, будто и не было никогда тех изнуряющих тренировок и сумасшедших боёв; командор Эрвин подаёт ей руку, поддерживает и сажает на престол, а затем вновь отходит от монаршей особы на полагающееся расстояние. Он в её истории вовсе не главный виновник, равно как и капрал Ривай, так что и нет между ними никаких скрытых обид: отныне Хистория всепрощающе милосердна, как и подобает белокурой королеве с ангельским личиком.
Толпа внизу встречает своего нового правителя оглушительной волной одобрения — сегодня они ослеплены красотой и влюблены до беспамятства, — а над тем, что будет завтра, Хистории размышлять совсем не хочется. Гимн её государства, призванный символизировать спокойствие и процветание, больше походит на военный марш, барабанная дробь отбивает мерный, чеканный ритм, и от переполняющих грудь чувств почему-то хочется плакать.
— Всё хорошо, — потом успокаивает её Эрен, хотя и смотрит заметно встревоженно.
Королеве дурно и душно, и тяжелеет голова — она старается незаметно коснуться чужой руки, опереться, не подавая при этом виду, а Эрен, чуть не съеденный ею же, каждый раз оказывается рядом. Вместо него должен был быть Армин — Хистория помнит, так они договаривались, — но Армин и сам сойдёт за королеву, если не приглядываться, и поэтому отсиживается в закулисье.
Чиновники и духовные лица кланяются с лицемерным почтением, как кланялись бы королю предыдущему, как будут кланяться всем последующим королям — с долей презрения к самим себе за это самое поклонение. Хистории неприятно смотреть, противно, и голова гудит, будто наливаясь свинцом, но она всё ещё улыбается сдержанно и снисходительно, протягивая руки. Её корона сияет золотым, и она тяжела, тяжела, словно камень на сердце или память, что никак не даёт покоя, — от неспособности что-либо изменить больно почти физически.
***
А бархатный вечер обнимает мягко и тепло, касается осторожно, словно пушистый кот, успокаивает ноющую боль где-то внутри, под сердцем. Фальшивое торжество подходит к концу: шторы на окнах опущены, словно занавес в конце представления, свечи в причудливых канделябрах почти догорели, и вычурная красота парадной залы увядает на глазах, как сорванные цветы.
Дорогая ткань падает с плеч так же, как и форменный плащ разведки — в момент соприкосновения с полом разницы уже никакой.
Хистория выдыхает облегчённо, когда всё заканчивается. Боевые товарищи остаются сегодня с ней, в замке, засыпать на мягких перинах и в раздельных комнатах. Они остаются все — все до единого, — но она неуверенно ведёт за собой только Эрена, и тот смущённо переминается с ноги на ногу, долго не решаясь переступить злосчастный порог.
Королева в шёлковых одеяниях нуждается в поддержке больше, чем прежняя Криста, а руки у Эрена сильные, ладони сухие и мозолистые, как и у всех, работающих с приводами, так что вверять себя в эти руки совсем не страшно. Хистории хочется обнять его по-другому, по-дружески, но выходит почти вымученно, пока не закроешь глаза — так легче представить, что мягкие волосы, пахнущие казарменным мылом, принадлежат не ему. Вообразить легко; разрисовать густую черноту всполохами свободного пламени, вспомнить лисий взгляд и изогнувшиеся в саркастической улыбке тонкие губы, разглядеть бледные веснушки на кончике носа — легко, как по щелчку, и горько.
У Хистории нет больше сил, да и не было никогда. Это правда, которой не стоит бояться — только принять, как исходные данные, и попытаться найти опору.
У Хистории Рейсс опоры нет, а есть только бессилие перед лицом пугающей неизвестности, и потому она сжимает пальцы на плече Эрена, всхлипывает тихо, дышит отрывисто, пытаясь успокоиться, но в итоге всё равно сдаётся.
— Найди её, — умоляет она сквозь слёзы, а Эрену и самому хочется взреветь, словно дикому зверю.
Угрюмая Микаса ревнует не зря — её Эрен почти влюблён, почти сломлен и в шаге от разбитого сердца; он собирает всю волю в кулак, чтобы, вопреки собственным желаниям, сказать то, что должен.
— Я обещаю, — говорит он своей королеве, склоняя голову. — Обещаю тебе, Криста, — и поправляется тут же, — Хистория.